27 ноября 2017
Поэтому последние годы он много внимания уделяет обучению самих родителей. По его словам, это ключ к успеху в помощи ребёнку.
По статистике 20% детей в тот или иной период жизни имеют проблемы с психическим здоровьем и нуждаются в помощи детского психиатра или психолога. Чаще всего ко мне обращаются родители, у детей которых возникли проблемы развития и поведения.
"У меня гиперактивный ребёнок". Родители и некоторые специалисты используют этот термин неверно. Гиперактивность с дефицитом внимания как медицинский диагноз встречается не так часто (один ребёнок на 30–35 детей) и имеет два признака: неусидчивость и невнимательность. Ключевой момент здесь такой. Неусидчивость и невнимательность должны проявляться в любой среде — в детском саду или школе, на улице со сверстниками, в семье. Если где-то ребёнок ведёт себя спокойно, может часами играть на планшете или смотреть телевизор, то гиперактивность тут ни при чём. Просто иногда детям сложно организоваться, а родители часто в этом им не помогают. И тогда они говорят "он у нас гиперактивный". Так проще.
Есть распространённый миф о том, что задержка развития речи — самостоятельное заболевание. На самом деле это признак какого-то более глубокого нарушения. Причиной задержки речи может быть умственная отсталость, тяжёлые органические повреждения головного мозга (ДЦП, черепно-мозговые травмы и т. д.), расстройства аутистического спектра.
Прежде чем назначить ребёнку препарат, врач должен тщательно всё взвесить. Сейчас время доказательной медицины, и врач не может говорить "попробуйте то-то". Попробовать можно, например, какую-то еду. Ещё один важный момент европейской и американской детской психиатрии — по возможности назначать минимум лекарств, использовать психологическое и социальное лечение, обучение родителей. Поэтому сейчас очень важна родительская компетентность.
Родители должны знать, что ребёнок в том или ином возрасте в норме должен уже освоить. И если вдруг что-то тревожит, то не отмахиваться от этого. Задержка речи, проблемы с коммуникациями, социализацией — чем раньше родители это увидят и начнут искать причину, тем лучше для ребёнка и его семьи.
Между появлением первых признаков расстройства и обращением родителей к специалисту проходит обычно от одного года до пяти лет. Мне звонят родители и говорят: "Ребёнку 4 года, но он не разговаривает". — "Вам нужно было ко мне прийти, когда ему было 2 года". — "Так у нас родственники по линии кого-то там все поздно начинали говорить". Или люди слушают советчиков: "Не волнуйся, я вообще в 4–5 лет заговорил. Смотри, какой он у тебя красивый, ещё выговорится". Не нужно ждать манны небесной. Её можно не дождаться. Есть разница в том, когда родители обращаются с проблемой, — в два года, три и четыре. В два года результат окажется хорошим, в три — хуже, в пять — дай бог, чтобы был хоть какой-то результат. Речь может так и не развиться. Ребёнок мог бы потенциально учиться по общеобразовательной программе, а не сможет. В связи с поздними диагностикой и началом коррекции формируется расстройство, ухудшающее жизнь ребёнка и семьи.
В Америке, Израиле детей с проблемами развития, коммуникации, расстройствами аутистического спектра выявляют в годовалом возрасте. Уже тогда с ними начинают работать. У нас раньше родители обращались, когда ребёнку 4 года, сейчас в 2,5–3 года. И я в своей практике добиваюсь, чтобы родители приходили с двухлетними детьми или даже младше. В некоторых случаях действительно лучше перегнуть палку — на раннем этапе выяснить, что проблема временная, и знать, как действовать, не теряя времени.
Родителям бывает сложно принять диагноз. Они думают, что проблема у специалиста, а не у них. Они или отмахиваются от диагноза, или воспринимают его как насморк: пошмыгает и пройдёт. А принять очень важно, чтобы начать действовать. Или другая история. Приезжает папа за 200 км, садится напротив меня, я спрашиваю, что его привело. В ответ: "Не знаю, послали". Родители приходят ко мне, потому что им кто-то сказал, что у их ребёнка проблема. И они обращаются к врачу, который бы им сказал, что проблемы нет. Так прямо и говорят: "Я приехал, чтобы вы мне сказали, что он здоров". Ищут специалиста, который успокоит их, мол, ничего страшного. Так происходит очень часто.
Когда консультирую семьи с детьми, стараюсь не привязывать их к себе, а обучать. Многие приходят к специалисту-психиатру, чтобы за них решили проблему, назначили волшебную таблетку. Так они уходят от ответственности. Но моя задача научить, подсказать, подтолкнуть, а не делать работу за родителей и детей. Родителей, у которых дети-аутисты, учат: "Делайте вместе с ребёнком, но не вместо него". Это универсальный совет и моя стратегия: вместе, но не вместо. Вначале тяжело, потому что люди не хотят напрягаться. Но искать специалиста, который за них будет всё делать, неконструктивно.
Иногда и врачи говорят родителю: "Да что вы переживаете!" Я на это отвечаю: "Вы должны сами думать". Для вас ребёнок родной, для всех — чужой. Вы должны стучаться, и тогда дверь откроется, никто за вас вашу работу не сделает.
Готовы ли украинские родители к такой ответственности — другой вопрос. В ХХІ веке люди с двумя, тремя высшими образованиями относительно некомпетентны в понимании и воспитании детей. Причина не столько медицинская, сколько психологическая и социальная. Взрослые вообще живут в мире мифов о детях: дети не должны болеть, у детей нет настоящих проблем, они не могут испытывать действительно серьёзные эмоции. Знаете, что я часто слышу от родителей? "Игрушки у него есть, значит, поводов плакать нет". Или другая крайность. Родители думают, что дети — это маленькие взрослые, уменьшённая копия с их опытом, с их шишками, с их знаниями, образованием и профессией. А это другие существа. Хотя когда я говорю, что современные родители некомпетентны, то они всё же компетентнее, чем 20 лет назад. Но ещё много работы предстоит.
Недавно читаю пост в Facebook, мама пишет, что нашла новую книгу по воспитанию и дала прочитать её, внимание, няне! Никакая няня, ни одна, ни пять, ни десять не сделают то, что может сделать для ребёнка мама и папа. Няня — лишь помощница.
Типичная ситуация в украинской семье — папа занят на работе, не участвует в воспитании и развитии ребёнка. Мама обычно тоже работает и не в состоянии в одиночку помочь ребёнку, потому что один человек не может справиться со всеми задачами. У меня на консультации был папа, который только с третьего раза вспомнил возраст своего ребёнка. Я его не тестировал, просто спросил дату рождения для заполнения документов. Занятый папа может не знать, в каком классе учится его сын или дочь. Вот почему так важен поведенческий менеджмент родителей.
Маленькие дети хотят с нами общаться, а нам всё некогда. Потом они вырастают, и вот мы вроде готовы с ними общаться, но они уже не хотят. Есть такое понятие, как привязанность. Если с раннего возраста вы говорите с ребёнком, слушаете его, понимаете друг друга с полуслова, это будет с вами на протяжении всей жизни. Если не закладываете фундамент этой связи в первые годы жизни, то потом, когда вашему ребёнку исполнится 14–15, она не появится. А вы будете удивляться, почему ребёнок не хочет со мной делиться своими чувствами. Ведь как думает взрослый? Когда мне надо будет, я смогу наладить связь, это же мой ребёнок. Но так не бывает. Чтобы дерево выросло, его нужно посадить, удобрять, поливать, ухаживать за ним. Тогда оно вырастет и начнёт плодоносить.
Вот, например, песочница. В сторонке стоят мамы, папы, разговаривают между собой или по телефону, или они в планшете, а дети побоку. Родителям всё равно, чем там заняты их отпрыски на площадке. Я называют это параллельным существованием. Каждый в своём мире. А когда они сталкиваются с реальной жизненной ситуацией, то и родители, и дети не могут с ней справиться. Я не говорю, что родитель должен за ребёнка играть, но он может помочь в организации игры, может улучшить взаимодействие ребёнка с другими детьми. Если ребёнок, скажем, боится делать что-то, что у него не получается. Ведь иногда ему сложно сделать первый шаг. Помогите в этом, потом будет легче.
